Почему вы чувствуете себя потерянным в жизни: доктор Габор Матэ о травме и пути к исцелению - Краткий обзор подкаста

Определение травмы: не событие, а внутренняя рана

Травма традиционно ассоциируется с крупными катастрофами — войной, насилием или стихийными бедствиями. Однако доктор Габор Мате, известный врач и автор книг о детском развитии, предлагает иное понимание. В беседе с Мел Роббинс на подкасте “The Mel Robbins Podcast” он утверждает: травма — это не то, что с вами произошло, а то, что случилось внутри вас в результате этого события. Слово “травма” происходит от греческого термина, означающего “рана”, и в контексте психологии речь идет о психологической ране, оставленной внешними обстоятельствами.

Габор приводит пример из своей жизни: в 11 месяцев, во время нацистской оккупации Венгрии в 1944 году, его мать отдала его незнакомке, чтобы спасти от депортации. Само событие — передача ребенка — не было травмой. Травмой стало чувство одиночества и ненужности, которое укоренилось в его психике. Это чувство сформировало убеждение, что он недостаточно важен или любим, что позже проявилось в поведении — например, в трудоголизме, когда он пытался доказать свою ценность как врач.

Для слушателей это означает, что травма может возникнуть не только из громких событий. Ощущение непринятия, критика или даже настроение родителей могут оставить след, если они вызывают внутреннюю реакцию. Мате подчеркивает: важно различать событие и его последствия внутри человека. Это понимание снимает путаницу, когда люди думают, что их переживания “недостаточно серьезны”, чтобы считаться травмой.

Как стресс матери влияет на развитие ребенка

Одна из ключевых тем подкаста — влияние эмоционального состояния матери на ребенка еще до его рождения. Габор Мате объясняет, что стресс, который испытывает беременная женщина, передается плоду через физиологические механизмы. Когда мать находится в состоянии тревоги или депрессии, ее организм выделяет гормоны стресса, такие как кортизол. Эти гормоны проходят через плаценту и влияют на развитие нервной системы ребенка.

Научные данные подтверждают это утверждение. Исследование, проведенное после терактов 11 сентября 2001 года в США, показало, что женщины, пережившие посттравматическое стрессовое расстройство в третьем триместре беременности, родили детей с аномальными уровнями стрессовых гормонов. Эти изменения наблюдались даже через год после рождения. Повышенный кортизол влияет на формирование мозговых цепей, ответственных за регуляцию эмоций и стресса, что может привести к проблемам в будущем, включая СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности) или повышенную тревожность.

Мел Роббинс делится личным опытом: она признает, что стресс, который она испытывала во время беременности, вероятно, повлиял на ее троих детей, у всех из которых позже диагностировали СДВГ. Габор уточняет, что это не повод для вины: стресс матери часто вызван внешними факторами, такими как экономическое давление или социальные условия, а не ее личным выбором. Например, он упоминает, что в США 25% женщин вынуждены возвращаться к работе через две недели после родов, что нарушает естественную связь с ребенком.

Этот процесс начинается еще в утробе, но продолжается и после рождения. Частота сердцебиения плода меняется в зависимости от уровня стресса матери, что демонстрирует, насколько тесно связаны их физиологические состояния. Габор ссылается на мудрость коренных народов: в одной общине Британской Колумбии беременных женщин оберегали от стресса окружающих, понимая, что это влияет на младенца. Современная наука лишь подтверждает эту интуитивную практику.

Врожденные потребности ребенка и их значение

Человек рождается с набором базовых потребностей, заложенных эволюцией. Габор Мате выделяет две ключевые: безусловное принятие и ощущение безопасности. Эти потребности необходимы для здорового развития психики и тела. Если они не удовлетворяются, возникают психологические раны, которые проявляются во взрослом возрасте в виде тревожности, стыда или поведенческих проблем.

Безусловное принятие означает, что ребенок должен чувствовать себя любимым и ценным независимо от своего поведения или эмоций. Габор поясняет: если ребенок проявляет чувства — например, гнев или печаль, — а взрослые критикуют его (“Не будь таким чувствительным” или “Перестань плакать”), он начинает считать свои эмоции неправильными. Это формирует убеждение, что он сам по себе “неправильный”, и приводит к самокритике или стремлению угождать другим. Мел Роббинс вспоминает, как в детстве ощущала себя ответственной за счастье родителей, что вызвало у нее гипервигильность — постоянную настороженность и желание всех угодить.

Безопасность связана с надежной привязанностью к взрослым. Габор рассказывает, что человеческий ребенок рождается самым незрелым среди млекопитающих: если жеребенок встает на ноги в первый день жизни, человеку требуется около полутора лет, чтобы начать ходить. Это связано с развитием большого мозга, из-за чего значительная часть созревания происходит вне утробы. В этот период ребенку жизненно важно чувствовать физическую близость матери — ее тепло, сердцебиение, голос. Разрыв этой связи, например из-за послеродовой депрессии или вынужденного выхода на работу, воспринимается как угроза выживанию.

Мате подчеркивает эволюционный контекст: миллионы лет дети воспитывались в небольших общинах, где их окружали взрослые, готовые поддерживать и принимать. Современные условия — изоляция родителей, давление общества, наказания вместо понимания — противоречат этим ожиданиям. Например, практика “дать ребенку прокричаться” или раннее отделение от матери нарушает естественные потребности, оставляя след в виде недоверия к миру.

На примере Мел видно, как это работает: после тяжелых родов и послеродовой депрессии она не могла быть рядом с дочерью Сойер первые 10 недель. Позже Сойер в терапии вспомнила образ себя в кроватке, зовущей мать, которая не пришла. Это не вина Мел, а последствие обстоятельств, но оно показывает, как неудовлетворенная потребность в близости оставляет отпечаток.

Шаги к осознанности и поддержке

Понимание этих идей открывает путь к осознанному отношению к себе и детям.

Осознайте разницу между событием и травмой: Если вы склонны обесценивать свои переживания (“Это было не так страшно”), подумайте, как это отразилось на вашем внутреннем состоянии. Запишите чувства, которые возникли тогда, и как они проявляются сейчас.
Следите за стрессом во время беременности: Если вы ждете ребенка, старайтесь минимизировать тревогу. Обратитесь за поддержкой к близким или специалистам, чтобы снизить уровень кортизола. Даже простые практики, такие как дыхательные упражнения, могут помочь.
Принимайте эмоции детей безусловно: Когда ребенок злится или плачет, не подавляйте его чувства фразами вроде “Не драматизируй”. Вместо этого скажите: “Я вижу, что тебе тяжело, давай разберемся”. Это укрепляет его уверенность в себе.
Обеспечьте физическую близость: Новорожденным важно быть рядом с матерью — носите их на руках, держите у груди. Если это невозможно, привлеките доверенных людей (бабушек, друзей), чтобы ребенок не чувствовал одиночества.
Не вините себя за прошлое: Если вы родитель и понимаете, что стресс повлиял на ребенка, примите это как факт, а не как вину. Сосредоточьтесь на том, что можете изменить сейчас, — например, наладить открытый диалог с детьми.

Эти шаги помогают разорвать цикл травм и создать условия для здорового развития — как своего, так и следующего поколения.

Травма как адаптация к обстоятельствам

Доктор Габор Мате подчеркивает: многие черты характера и модели поведения, которые люди считают своими недостатками, на самом деле являются адаптациями к травматичным условиям детства. Это не врожденные дефекты, а способы, которыми ребенок справлялся с трудностями, чтобы выжить или сохранить связь с окружающими. Понимание этого меняет взгляд на себя и открывает путь к исцелению.

Мел Роббинс делится личным примером: в детстве она ощущала себя ответственной за поддержание мира в семье, что привело к гипервигильности — постоянной настороженности и стремлению угодить всем. Она описывает это как чувство “быть начеку”, боязнь сказать что-то не то или расстроить близких. Габор объясняет, что такая реакция была адаптацией: ребенку нужна привязанность к родителям для выживания, и если эта связь кажется хрупкой, он берет на себя непосильную роль “умиротворителя”. Со временем эта роль становится частью личности, хотя изначально была лишь ответом на внешние условия.

Габор приводит свой случай: в младенчестве, после разлуки с матерью в 11 месяцев из-за нацистской оккупации, он развил чувство ненужности. Это проявилось в трудоголизме во взрослой жизни — он работал врачом сверх меры, чтобы доказать свою значимость. Он отмечает, что такие адаптации не случайны: они защищают психику в момент уязвимости, но позже могут стать источником проблем, например, напряжения в семье или внутреннего стресса.

Этот подход снимает вину с человека. Проблемное поведение — не признак слабости, а свидетельство того, что в прошлом не хватало поддержки. Осознание этого помогает переосмыслить свои привычки и начать работать над их изменением.

Физиологические последствия детских травм

Травмы детства оставляют не только психологический, но и физический след, влияя на здоровье на протяжении всей жизни. Габор Мате, опираясь на свой медицинский опыт, объясняет, что стресс и эмоциональные раны запускают в организме процессы, которые увеличивают риск серьезных заболеваний. Это происходит на уровне физиологии, что делает травму не просто “душевной болью”, а фактором, затрагивающим тело.

Один из механизмов — воспаление. У людей, переживших тяжелые травмы в детстве, в крови обнаруживаются повышенные уровни воспалительных частиц. Это связано с хроническим стрессом, который активирует иммунную систему сверх нормы. Воспаление, в свою очередь, повышает вероятность развития рака, аутоиммунных заболеваний (например, ревматоидного артрита) и депрессии. Габор подчеркивает: это не предположение, а измеряемый факт, подтвержденный исследованиями.

Травма также влияет на работу генов через эпигенетику — процесс, когда окружающая среда определяет, какие гены “включаются” или “выключаются”. Например, стресс может подавлять гены, регулирующие иммунитет, и активировать те, что связаны с воспалением. Это не генетическая предрасположенность, а реакция на внешние условия. Габор приводит пример: лишь немногие болезни, такие как мышечная дистрофия, полностью зависят от генов, тогда как большинство состояний формируются под воздействием среды.

Еще один эффект — нарушение стрессовой регуляции. У детей, чьи потребности в безопасности не были удовлетворены, система, включающая мозг и надпочечники, работает некорректно. В норме гормоны стресса (кортизол, адреналин) помогают справляться с угрозами, повышая силу и скорость реакции. Но при хроническом стрессе они разрушают организм: истончают кости, сужают сосуды, повышают давление (гипертония), подавляют иммунитет и даже способствуют набору жира на животе, увеличивая риск сердечно-сосудистых заболеваний. Габор отмечает социальный аспект: у афроамериканцев в США из-за расизма хромосомы стареют быстрее, а давление выше, чем у белого населения, что связано исключительно со стрессом, а не генетикой.

Эти данные показывают: травма — это не только эмоции, но и физическая реальность, требующая внимания к здоровью.

Различия в опыте братьев и сестер

Один из неожиданных выводов подкаста — утверждение Габора Мате, что сиблинги, выросшие в одной семье, не имеют одинакового детства. Это объясняет, почему один ребенок может считать свое прошлое “нормальным”, а другой — травмирующим. Различия возникают из-за множества факторов, которые формируют уникальный опыт каждого.

Первый фактор — порядок рождения. Родители по-разному относятся к первенцу и последующим детям. Первый ребенок часто получает больше внимания или давления, тогда как младшие могут расти в более расслабленной обстановке. Габор поясняет: это не вопрос любви, а того, как родители проявляют себя в разные периоды жизни. Второй фактор — пол: мальчиков и девочек воспитывают с учетом культурных ожиданий, что влияет на их восприятие семьи.

Третий аспект — изменения в жизни родителей. Например, когда рождался один ребенок, брак мог быть стабильным, а к моменту появления другого — уже напряженным. Экономическое положение тоже играет роль: старший мог расти в достатке, а младший — в условиях финансовых трудностей. Мел и Габор обсуждают свои семьи: у Мел три ребенка, у Габора тоже, и оба признают, что относились к каждому по-разному, даже не осознавая этого.

Четвертый фактор — темперамент ребенка. Дети рождаются с разной чувствительностью и реагируют на одни и те же события по-своему. Габор приводит пример: чувствительный ребенок может остро переживать родительский стресс, тогда как другой воспримет это спокойно. Наконец, каждый ребенок вызывает уникальную реакцию у родителей. Мел отмечает, что ее дочери и сын получали от нее разные отклики, несмотря на равную любовь.

Этот взгляд объясняет конфликты между сиблингами, когда один говорит: “Мама не была такой” или “Ты слишком чувствителен”. Габор настаивает: никто не ошибается — просто их опыт реально различался. Для родителей это напоминание: одинаковое воспитание невозможно, и важно учитывать индивидуальность каждого ребенка.

Путь к исцелению и пониманию

Эти идеи дают инструменты для осмысления своего прошлого и настоящего.

Определите свои адаптации: Запишите поведение, которое вас беспокоит (например, стремление всем угодить или молчание в конфликтах). Спросите себя: “В каких ситуациях детства это помогало мне?” Это поможет понять, откуда оно взялось, и начать менять.
Следите за здоровьем: Если у вас было травматичное детство, регулярно проверяйте показатели воспаления (например, С-реактивный белок) и давление. Обсудите с врачом, как снизить хронический стресс — возможно, через физическую активность или терапию.
Не сравнивайте себя с сиблингами: Если брат или сестра отрицают ваши переживания, напомните себе: у вас были разные родители и условия. Сосредоточьтесь на своем опыте, а не на их восприятии.
Будьте внимательны к детям: Учитывайте, что каждый ребенок в семье нуждается в индивидуальном подходе. Например, если старший замкнут, а младший активен, подстройте общение под их темперамент, а не требуйте одинаковой реакции.
Снизьте самокритику: Если вы склонны винить себя за “слабости”, напомните: это не недостатки, а адаптации. Запишите три ситуации, где это поведение защищало вас, чтобы переосмыслить его с состраданием.

Травма как адаптация к обстоятельствам

Доктор Габор Мате, выступая в подкасте Мел Роббинс, подчеркивает: многие черты характера и модели поведения, которые люди считают своими недостатками, на самом деле являются адаптациями к травматичным условиям детства. Это не врожденные дефекты, а способы, которыми ребенок справлялся с трудностями, чтобы выжить или сохранить связь с окружающими. Понимание этого меняет взгляд на себя и открывает путь к исцелению.

Физиологические последствия детских травм

Различия в опыте братьев и сестер

Никто не “испорчен”: травма как преодолимая адаптация

Одна из центральных идей — это то, что нет “поврежденных” людей. Каждый человек, столкнувшийся с трудностями, несет в себе не изъяны, а адаптации к сложным обстоятельствам. Эта мысль, завершающая беседу с Мел Роббинс, становится мощным посылом надежды: то, что кажется слабостью или ошибкой, можно понять, принять и изменить.

Габор подчеркивает: поведение, которое люди считают своими недостатками — будь то замкнутость, тревожность или стремление к совершенству, — это не врожденные пороки, а реакции на условия, в которых они росли. Он приводит пример своего мужа Мел, Криса, который в ответ на стресс молчит и замыкается. Крис вырос с отцом-трудоголиком, нарциссом и алкоголиком, в семье, где царило напряжение. Его молчание — не дефект, а защита, сформированная в детстве, когда он не мог рассчитывать на поддержку. Габор объясняет: если бы Крис признал это травмой раньше, он мог бы винить себя за “слабость”, но в действительности это была стратегия выживания.

Мел делится своей историей: в четвертом классе (примерно в 9–10 лет) она пережила нападение — старший ребенок трогал ее ночью во время семейного отдыха. Она никому не рассказала, чувствуя стыд и вину, будто сама спровоцировала ситуацию. Габор указывает: истинная травма не только в самом событии, но в одиночестве, которое она ощущала до и после него. Ее неспособность обратиться за помощью и привычка “держать все в себе” — это адаптации, а не признаки того, что с ней “что-то не так”. Он отмечает: даже склонность Мел обесценивать этот опыт (“Это не так страшно по сравнению с другими”) — следствие травмы, а не доказательство ее незначительности.

Габор подкрепляет свою мысль физиологией. Эксперименты с крысами показывают: детеныши, которых мать не вылизывает в первые дни жизни, хуже справляются со стрессом во взрослом возрасте из-за недоразвития стресс-регулирующих систем. Но если их передать заботливой матери, мозг развивается нормально. Это эпигенетический эффект — среда влияет на гены, а не наоборот. У людей то же самое: травма нарушает развитие, но это не приговор, а состояние, которое можно скорректировать.

В культуре, где 70% взрослых в США принимают хотя бы одно лекарство, а 40% — два и более, легко поверить, что проблемы — в людях. Габор предлагает другой взгляд: это не человеческая природа “сломана”, а условия, в которых мы живем, не соответствуют нашим потребностям. Он сравнивает это с лабораторной культурой: если микроорганизмы гибнут, проблема не в них, а в среде. То же с детьми и взрослыми — бедность, стресс родителей, отсутствие поддержки создают “токсичную культуру”, а не “испорченных” индивидов.

Мел рассказывает, как принятие этой идеи изменило ее жизнь. Она осознала, что ее тревожность, СДВГ, привычка пить и гнаться за успехом — это не ее “поломка”, а отклик на детство, где она чувствовала себя ответственной за родителей. Перестав винить себя, она начала менять эти паттерны. Габор завершает подкаст отсылкой к фильму “Good Will Hunting”: герой Робина Уильямса говорит Мэтту Дэймону “Это не твоя вина”. Этот момент резонирует с его посылом: понимание причин освобождает от стыда и открывает путь к свободе.

Принятие того, что никто не “испорчен”, меняет отношение к себе и окружающим. Габор подчеркивает: травма — это не конец, а точка отсчета для работы над собой. Он приводит пример своего трудоголизма: стремление доказать свою значимость сделало его уважаемым врачом, но внутри он был несчастен, а семья страдала от его отсутствия. Осознав, что это адаптация к чувству ненужности в младенчестве, он смог перестроить приоритеты.

Мел описывает свой путь: ее эмоциональная взрывчатость (она называет себя “человеческим вулканом”) и гипервигильность мешали отношениям с детьми и мужем. Признав их корни — не в ее “характере”, а в детском опыте, — она начала учиться реагировать иначе. Это не мгновенный процесс: она признает, что все еще “взрывается”, но за три года стала “совершенно другим человеком”. Габор соглашается: изменения требуют времени, но возможны для всех.

Эта идея применима и к детям. Мел вспоминает, как ее послеродовая депрессия повлияла на дочь Сойер, которая позже в терапии вспомнила чувство покинутости. Вместо вины Мел теперь видит это как шанс помочь дочери исцелиться, зная, что ее реакции — не “дефект”, а следствие обстоятельств. Габор добавляет: даже родители могут измениться, если захотят взглянуть на себя.

Ключи к принятию и переменам

Эти идеи дают инструменты для осмысления своего прошлого и настоящего.

Переосмыслите свои “недостатки”: Запишите три черты, которые вас раздражают (например, молчание в спорах или перфекционизм). Рядом напишите, как они могли защищать вас в детстве (например, молчание избегало конфликтов). Это снимет стыд.
Примите ответственность без вины: Вместо “Я сломан” скажите себе: “Это произошло, и я могу это изменить”. Выберите одну привычку (например, избегание помощи) и решите, как ее скорректировать.
Ищите поддержку: Если вам трудно справляться одному, обратитесь к другу или терапевту. Габор напоминает: дети рождаются с умением просить помощи — это естественно, и его можно вернуть.
Заметьте успех как адаптацию: Если вы гордитесь достижениями (карьера, внешность), спросите: “Что я доказываю?” Возможно, это компенсация старой боли. Направьте энергию на то, что радует, а не оправдывает.
Поделитесь с близкими: Расскажите семье или детям: “Мои реакции — не ваша вина, это мой опыт”. Это укрепляет связь и прерывает передачу травм.

Свобода от прошлого

Габор и Мел сходятся во мнении: осознание, что никто не “испорчен”, — это ключ к свободе. Габор цитирует психолога Питера Левина: цель — не жить под “тиранией прошлого”. Он сравнивает людей с марионетками: пока травмы управляют нами неосознанно, мы зависим от старых нитей. Разрезав их через понимание и работу, мы становимся настоящими, как Пиноккио, перешедший от куклы к живому мальчику.

Мел подчеркивает практическую сторону: три года работы над собой сделали ее счастливее и ближе к семье. Габор добавляет, что это доступно каждому — детям, родителям, друзьям, если они примут приглашение к изменениям. Никто не обречен: травма — это не конец истории, а глава, которую можно переписать.